Свет льется из крохотного окошка под самым потолком. Сырые каменные стены, грязные потеки, разводы лишайника и плесени. Ворох соломы на полу. Две фигуры в почти одинаковых бесформенных черных мантиях: одна сидит, зябко кутаясь в складки сукна, другая меряет шагами камеру. В тусклом свете можно разглядеть длинные спутанные темные волосы, правильные черты лица. Одежда скрадывает контуры тела, но все равно можно безошибочно определить, что это женщина. У второго – второй – волосы тоже темные, но короче, едва достают до плеч, падают на лицо, скрывая его от взгляда.

-         Хватит уже маячить! – раздраженно бросает сидящая грудным контральто.

-         Отвали, - на тон выше огрызается вторая, но останавливается и с размаху бухается на солому, только взлетают и опадают полы мантии. Некоторое время ерзает, пытаясь устроиться поудобнее на жестком полу. Наконец затихает.

Слышно, как в углу скребутся крысы. Молчание становится осязаемым. Та, у которой волосы длиннее, не выдерживает первой.

-         Что будем делать?

-         Из-за тебя мы в это влипли – тебе и думать, как выкручиваться.

-         Кто ж знал, что заклинание срикошетит!

-         А кто вообще додумался его применить?

-         Ну… мне больше ничего в голову не пришло…

-         Я удивляюсь, зачем она тебе нужна. Разве что чтобы есть…

Женщина вскидывается, сжимая кулаки, но вторая ледяным взглядом осаживает ее. Она, закусив губу, отворачивается. Снова наступает тишина. Обе сидят, нахохлившись и нахмурившись, и смотрят в разные стороны.

-         Холодно… - жалобно произносит длинноволосая. Вторая неопределенно хмыкает. Не дождавшись другой реакции на свои слова, первая встает на колени и начинает сгребать солому в кучу, пытаясь хоть как-то защититься от холода, который источает каменный пол. Бесполезно. Она снова усаживается, плотнее заворачивается в мантию.

-         И как ты живешь в своих подземельях?

-         Неплохо.

Помолчав, длинноволосая встряхивает головой и придвигается ко второй. Та бросает на нее короткий, но опасный взгляд через плечо, и она замирает. Но стоит второй отвернуться, как она подсаживается еще ближе.

-         Какого тролля ты делаешь?

-         Пытаюсь хоть немного согреться.

-         А я тут при чем?

-         Поговорку знаешь? «Один индеец под одеялом мерзнет. Два индейца под одеялом не мерзнут: теплее!»

-         Ты это о чем? – подозрительно.

-         А ты как ду… Ты что? Крыша поехала, да?

-         Да кто тебя знает… С тебя станется.

-         С тобой? Да еще в таком виде?!

Длинноволосая возмущенно вскидывает голову. Вторая косо ухмыляется. Крысы, напуганные звуком голосов и оттого притихшие, снова оживляются.

Спустя некоторое время длинноволосая начинает бросать на вторую задумчивые взгляды. Наконец, решившись, она обвивает ее руками… и немедленно отлетает в сторону, упав на спину. Вторая нависает на ней:

-         Это еще что такое?

-         Тише, тише, успокойся!

-         Не успокоюсь! Сначала какие-то намеки, а теперь…

-         Я просто хочу согреться, только и всего… - длинноволосая тоже встает, опасливо косясь на вторую, со сверкающими черными глазами и длинным орлиным носом, похожую на разъяренную фурию. – Хотя… - она делает шаг ближе, с трудом заставляя себя не обращать внимания на сжатые кулаки, маленькие, но, судя по виду, очень твердые,  - мне всегда нравились брюнетки…

Фурия бросается в атаку. Но длинноволосая, ловко увернувшись от ее кулачков, цепко хватает ее за талию, и обе падают на солому.

-         Ох!

-         Какого… ммф…

Кулачки фурии молотят по спине второй, придавившей ее к полу и жадно, горячо целующей. Но постепенно удары слабеют, и она перестает вырываться, наоборот, отвечает на поцелуй. Однако когда длинноволосая отстраняется, приподнявшись на локтях, фурия с кошачьим шипением набрасывается на нее, перевернув на спину и пригвоздив к земле.

-         Что это значит?

-         А что, неясно? Сейчас повторю – поймешь…

-         Ничего повторять ты не будешь!

-         Да ладно тебе! Мы застряли тут неизвестно насколько, холод зверский, заняться нечем… почему бы и нет?

-         Тебе точно крышу снесло!

-         Ну и что?

На это фурия не находит, что ответить. Воспользовавшись ее мгновенным замешательством, длинноволосая притягивает ее голову к себе и впивается в узкие, но красиво очерченные губы еще более страстным поцелуем. На этот раз та даже не сопротивляется. Но когда пальцы с коротко, по-мужски, обрезанными ногтями начинают расстегивать ее одежду, она вновь взвивается:

-         Нет! Мы не должны!

-         Остынь! Должны, не должны… У нас есть все шансы умереть через час, даже через минуту – я все время жду, что откроется дверь и войдет какой-нибудь гад в маске… А если не войдет, мы тут все равно сдохнем, только попозже и от голода и холода! Так давай хоть развлечемся…

-         Но…

-         Ну все, хватит! Перестань сопротивляться, лучше помоги мне с пуговицами. И как ты их застегиваешь? Давай, давай, я же знаю, что тебе жутко неудобно в этой одежде, мне она тоже тесна в груди, а у тебя грудь больше… Это комплимент!

-         Иди ты со своими комплиментами… ох…

Длинноволосая разобралась наконец с пуговицами, и гаснущие лучи из окошка освещают упругую полную грудь фурии с твердыми не то от холода, не то от возбуждения, а скорее, от того и другого сосками. Длинноволосая замирает, восхищенно уставясь на эту картину, а потом, плотоядно облизнувшись, припадает к пышной груди губами. Фурия ахает, ухватив ее за плечи, сгребает в сторону лохматую темную гриву и впивается ртом в открывшуюся тонкую бледную кожу шеи. Теперь уже ахает длинноволосая, воздух обжигает влажный потемневший сосок, заставив фурию еще сильнее вцепиться в плечи женщины, оставляя синяки. Длинноволосая двигается ниже, торопливо рванув застежки – часть пуговиц отлетает. Фурия отрывается от ее шеи:

-         Постой! Я тоже хочу… - не договорив, она отталкивает женщину и дергает ее мантию, обнажая грудь и плоский живот. Узкие горячие ладони скользят по открытой студеному воздуху коже, одна рука – вверх, чтобы поиграть с розовым соском, другая – вниз, расстегнула широкий кожаный ремень и нырнула под пояс брюк. Длинноволосая громко стонет и вскидывает бедра навстречу тонким пальцам, запутавшимся в упругих завитках внизу живота. Ее руки пробираются под мантию фурии, повторяя ее действия, даря и принимая тепло…

Женщины больше не могут удержаться на коленях и опускаются на солому, высвобождаясь из стесняющей движения одежды. Крысы затаили дыхание, прислушиваясь к наполнившим камеру стонам.

-         Мерлин… что ты со мной делаешь…

-         Я не Мерлин, у меня бороды нет… ах!

-         Да… вот здесь… еще…

-         Ооо…

Жаркие губы и острый быстрый язык фурии покрывают кожу длинноволосой влажными узорами, в первую секунду обжигающе горячими, но мгновенно стынущими на холоде. Длинноволосая, извернувшись, зарылась носом в жесткие кудряшки ее волос, вдыхая пряный густой аромат, кончик ее языка находит маленький твердый шарик: коснулся, будто ужалил – фурия вздрагивает, выгибается, как кошка, и издает горловой звук, похожий на рычание. Длинноволосая усмехается и повторяет. Фурия выгибается еще сильнее, а ее пальцы, скользнув мимо курчавых волос в жар и влагу, находят такую же чувствительную точку… Длинноволосая шумно выдыхает, прямо на сочащуюся влагой твердую горошину, и фурия снова рычит, сорвавшись в конце на долгий протяжный стон, который подхватывает вторая женщина, поднимая бедра навстречу играющей с ней руке. Ее ногти чертят на спине фурии красные полосы.

-         Пожалуйста…

-         Что пожалуйста… а-а-ах…

-         Сделай так… еще…

-         Как? Вот так?

-         Ммм…

-         Или так?

-         Мм… ооо!

-         Аа…арр!

Фурия внезапно запрокидывает голову и низко, утробно кричит, по ее телу прокатывается крупная дрожь. Рука, ласкавшая грудь длинноволосой, сжимается, ногти оставляют на коже следы – алые полумесяцы. Длинноволосая порывисто вздыхает, но тут замершие было пальцы фурии вновь оживают, и спустя пару секунд длинноволосая бьется в экстазе, выкрикнув:

-         О-о, Снейп, да!

Фурия, рухнув рядом с ней на солому, морщится: «Колется…», торопливо заворачивается в сброшенную мантию. Длинноволосая выныривает из блаженства, от холода, касавшегося распаленной кожи, ее передергивает, и она спешит прижаться теснее к фурии, которая скорчила кислую мину, но заботливо укутала ее. Длинноволосая приподнимает голову и прижимается к губам другой женщины в поцелуе, не страстном, а скорее нежном и немного усталом.

-         Согрелся? – спрашивает фурия, когда они наконец оторвались друг от друга.

-         Немного… а ты?

-         И я…

Они замолкают. Обнаженные тела под мантиями прижимаются друг к другу, делясь теплом, обоих клонит в сон. Но неожиданно тишину прорезает голос:

-         Снейп…

-         Что?

-         Ты… тебе понравилось?

Пауза.

-         Да.

-         А… скажи… эээ… ну…

-         Блэк, не мычи. Говори по-человечески или заткнись.

-         Ну… А мужчины тебе нравятся?

Пауза.

-         С-снейп?

-         Блэк, зачем тебе это?

-         Эээ…

-         Зачем?

-         Ты сперва ответь, а потом я скажу!

-         Нет уж, сначала ты!

-         Я первый спросил!

-         Что за детсад, Блэк!

-         Ну что тебе, сказать трудно?  Или струсил? Струсил, да?

-         Я на такие штучки не покупаюсь, я же не безмозглый гриффиндорец. Но… да.

-         Нравятся?

-         Блэк, ты глухой или идиот? Или и то и другое? Так зачем тебе это было нужно?

-         Я подумал… может быть… если… когда мы выберемся… и вернемся в нормальные тела… и…в общем…

-         Хватит мямлить!

-         Может, повторим?

Пауза.

-         Снейп… - робко.

-         Можешь называть меня «Северусом». Но никаких сокращений!

-         Это означает «да»?

-         Да.

-         Северус…

Длинноволосая – длинноволосый - Блэк улыбается и снова приникает к губам фурии-Снейпа. Поцелуй продолжается бесконечно долго, а потом Снейп… Северус опускает голову на плечо Сириусу, и обе… оба замирают в нежной истоме, погружаясь в сон.